Заслуженный художник России Александр Евгеньевич Тихомиров (1956) живет в небольшом городе Благовещенске, что на самом краю нашей земли. Дальше, за Амуром, — уже только Китай…
Выпускник знаменитой «строгановки», Тихомиров попал на Дальний Восток случайно. Близилось время распределения, ему как-то в одночасье обрыдла столичная суета, вдобавок случилась личная драма, и он страстно захотел уехать куда-нибудь подальше — хоть за Уральский хребет. А тут коллегу и друга Юру Попкова метеоусловия забросили на три часа в Благовещенск, он вернулся потрясенный: «Слушай, Саня, там красные дубы на белом снегу—красота неописуемая. Езжай». Эти «красные дубы» сердцу художника сказали больше, чем другие доводы. Александр срочно послал запрос в Благовещенск — не нужен ли им художник-монументалист, оттуда вскоре пришел вызов. И вот уже 20 лет он, родившийся и выросший в подмосковной Электростали, учившийся в столице, живет в Приамурье.
— Здесь моя семья, мои друзья, моя мастерская, здесь источник жизни и вдохновения, — говорит художник. — Значит, здесь моя настоящая родина.Здесь, добавим уже от себя, повсеместно видны следы его неустанных трудов: почти все крупные социально-культурные объекты в областном центре украшены его мозаиками и рельефами. Но подлинную известность, перешагнувшую пределы Дальнего Востока, всей матушки-России, ему принесла оконопись — уникальное направление современной живописи
Александр Тихомиров стал не только автором необычного термина, но и создателем нового живописного метода, его пророком и вдохновенным мастеровым.
— Око, окно, оконопись — слова звучат как однокоренные, — поясняет Александр — Суть оконописи в том, что я стал писать работы на православные темы, используя в качестве материала оконные ставни. Эта «подсказка» — не иначе как божественной природы — пришла ко мне во сне. Ведь окна — глаза дома. А ставни — своего рода ресницы, защищающие глаз от сглаза, от камня, брошенного злой рукой. В Евангелии от Луки сказано: «если око твое будет чисто, то и все тело твое будет светло, а если оно будет худо, то и тело твое будет темно». Это для меня — своего рода эпиграф к оконописи, потому что я занимаюсь живописью религиозной, духовной. Если говорить совсем определенно, то оконопись — та же иконопись, только вне монастыря. Каждая моя работа — это, по сути, икона, писанная хоть и светским, но глубоко верующим человеком, каковым я стал еще в студенчестве, тайно крестившись (времена-то были люто атеистические) в Тарасовской церкви. С тех пор мою жизнь сопровождают пост и молитва, а моим «монастырем» стала мастерская.
За все годы работы у Александра ни дня не было проблем с материалом. Благовещенск — город исконно русский, а значит — еще во многом деревянный. Здесь все знают художника и несут ему ставни от домишек, которые идут на снос. Но в дело годится не всякий ставень, а только тот, что по-настоящему прокалился солнцем, продубился ветрами, промылся дождями. А для этого нужно не менее ста лет, считает Александр. Только тогда доска обретает свою «биографию», «судьбу». Очистив филенку ставни от копоти и грязи, художник выявляет скрытую от постороннего глаза фактуру дерева — трещины, сучки, годовые кольца — и органично «вкрапляет» их в свои сюжеты. Это придает им дополнительную образную энергию, подлинно житийную силу.
И все же…
— Вы стали основоположником, будем считать, нового направления в живописи, которое тем не менее имеет свои пределы, в частности, известную ограниченность сюжетов, — не без подвоха спрашиваю у художника. — Не боитесь самоповторов?
— Нисколько не боюсь, — убежденно отвечает Александр. — Я живу на границе с Китаем, часто выставляюсь по ту сторону Амура. Так вот, на Востоке вообще нет такого понятия — «исчерпанность темы». Там существуют художники, которые всю жизнь пишут одних только ласточек. Или котов. Или цветы. Я встречал людей, влюбленных, например, в ландыши. Я же люблю русскую историю, русские избы, люблю окна — очи дома, люблю наблюдать проявление духа в грубой, казалось бы, материи ставень. Именно этим я с упоением занимаюсь. И мне, представьте, не скучно, хотя до оконописи я занимался и вполне традиционной живописью. Что же до «скудости» православных сюжетов, то жизнь одного только святого, скажем, Дмитрия Донского, княгини Ольги, которых я не раз писал, — уже неисчерпаемый источник веры, духовного самостояния. Что же говорить о неисчерпаемой фигуре Христа, его апостолов… Хватило бы только таланта, чтобы оказаться на высоте темы.
Таланта и творческой энергии, веры в себя и свое дело Александру не занимать. Начав заниматься оконописью, он круто поменял свой образ жизни. Бросил пить, хотя раньше, что скрывать, злоупотреблял, доставляя немало горя близким. В начале своего нового пути он встретил жесткое сопротивление со стороны некоторых деятелей церкви, которые не сразу поняли, что это за оконопись такая и зачем она нужна. Понадобились годы подвижнического труда, прежде чем оконопись была признана не «ересью», а новым словом в современной религиозной живописи, «оконописной иконой», как определил место Тихомирова «в церковном строю» архиепископ Благовещенский и Тындинский Гавриил. Нынче работы художника есть у Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, их можно увидеть в ряде церквей Сибири и Дальнего Востока, они не раз выставлялись в храме Христа Спасителя, а в 2000 году были представлены на международной. выставке современного православного искусства в Иерусалиме, проделав путь от Святой Руси — к Святой земле.
Кстати, что касается выставок, то Александр не успевает их открывать, зачастую передоверяя это дело своим представителям. Только в Москве у него случается до десяти вернисажей в год — не больно-то каждый раз налетаешься за семь тысяч верст. Зато его работы «разлетелись» нынче по всему миру, они хранятся в галереях и частных собраниях Австрии, Чехии, Германии, Кипра, Кореи, Китая, Польши, США, Финляндии, Японии, Израиля…
— Не грешно ли с точки зрения православия продавать свои творения? — спрашиваю у художника напоследок.
— Ничуть не грешно. Я же не монастырский, а мирской художник. У меня жена, двое детей — их надо кормить. Кстати, столпы православия, труды которых я постоянно читаю и перечитываю, резонно замечают: как правило те, кто занимается духовным искательством, упускают из вида материальную сторону жизни. И наоборот. Получается вроде стояния на одной ноге. Я же стараюсь стоять на двух ногах. И у меня получается.
Источник: Аналитический журнал "Русский предпрениматель", №11, 23 ноября 2004 г., Москва